Не хочу быть полководцем - Страница 13

А если так — сжалился и подобрал в пути, решив позаботиться об убогом. На мне грехов много — торговли без обмана не бывает, вот я и захотел их немного скостить. А что, подходит. Во всяком случае, проверке не поддается, а это уже кое-что. И тут же, без перехода, с тоской подумал: «Господи. Ну почему ж от меня для спасения все время требуется вранье? Ведь не лиходей же я, не тать и дурного ничего не творю, так почему?!»

Ответа я не получил. Не пожелали мне его дать, потому что дверь вновь злорадно заскрипела и в сарай вошла уже знакомая мне парочка с лицами, не обезображенными интеллектом. Двое из ларца, как я успел их окрестить, на этот раз действовали деловито и не рассуждали. Ну правильно, выбирать-то не из кого, так что дискуссия не нужна.

— Ходить-то могёшь? — спросил второй.

— Надо попробовать, — осторожно ответил я.

— Это можно, — согласился второй.

Он невозмутимо сгреб меня за шиворот и, бесцеремонно встряхнув, поставил на ноги. Затем, отпустив, сделал шаг в сторону и склонил голову набок, разглядывая. Я постоял, оторвал ногу от пола и неуверенно двинул ее вперед.

Вроде получилось. Вторая отрывалась тяжелее. Но тут я не виноват — пол заходил ходуном, а я не моряк и к качке непривычен. Мотало из стороны в сторону все сильнее, и, когда шторм дошел до девяти баллов, я все-таки не удержался и плюхнулся обратно на солому.

— Я так мыслю, Ярема, что он наверно не дойдет, — сделал глубокомысленный вывод первый, осуждающе покачивая кудлатой головой.

— А ежели дойдет, то к утру, — подхватил Ярема. — А до утра мы ждать не могём, потому как у нас наказ. Стало быть, чаво?

— А чаво? — с любопытством спросил первый.

— Стало быть, хватай его на горбушку и ташши, Кулема. «Надо же, у них даже имена похожи», — хватило мне сил для удивления, после чего меня взвалили на плечо и понесли куда-то в сторону от главного терема. «Что ж, ехать так ехать», — как сказал попугай, когда кошка тащила его за хвост. Сама кошка молчала. Ей было некогда. Меня, правда, волокли не за хвост, но, наверное, наши с попугаем чувства были чертовски схожи.

Полуподвал, куда меня приволокли, стал пыточной совсем недавно. Это я понял сразу. Уж очень явственно пахло в нем солеными огурцами и квашеной капустой. От непередаваемого аромата пыточной этот запах так же далек, как благоухание кондитерской от выгребной ямы. Но кровью уже попахивало, хотя не сильно. Скорее всего, это была кровь Петряя, беспомощно висевшего на дыбе.

— Менять будем? — деловито поинтересовался Кулема.

— Погоди, — поморщился сидящий напротив меня.

Я внимательно вгляделся в лицо, неожиданно показавшееся мне знакомым, и чуть не ахнул. Что за черт?! Остроносый?! Тут?! Брр! Поморгал глазами и вздохнул с облегчением — ошибся. По форме носик у сидящего и впрямь был схож, вот и померещилось. Зато во всем остальном никакого сходства — и глазки поменьше, и мешки под глазами, и в бороде уже седина, хотя на вид мужику не больше сорока лет.

— Устал я ныне, — пояснил тот. — Вовсе умаялся. А потому ныне обойдемся сводом.

— Так что ж, что устал, не тебе ж их менять-то? — удивился Кулема.

— А при своде доносчику — первый кнут, — терпеливо пояснил сидящий напротив меня. — Так что пущай повисит. Авось ума и прибавится.

— От дыбы-то? — усомнился Кулема.

— От нее, родимой, от нее, — кивнул сидящий. — А ты, Ярема, дайкась тому водицы испить, а то больно жарко здесь стало, — распорядился он, кивнув на Петряя.

«Еще бы не жарко. Развели костров для углей — хоть снимай рубаху да парься», — подумал я и вытер выступивший на лбу пот.

— Я, конечно, многое уже ведаю, — негромко произнес сидящий. — Яко ты обманом в сей терем вошел — не вопрошаю, ибо обсказали уже. Про сговор ваш тоже известно. И откель у тебя такая справная одежда в сундуке, ведаю, тако же и у кого ты оную отнял. Потому осталось выпытать одно — кто ты сам таков? Чьих бояр холоп? Когда от них убег? Али ты сам из сынов боярских? Так как, сам ответишь али подсобить?

— Сам, — кивнул я. — Родом я из Рима, а прозываюсь князем Константино Монтекки. Здесь, на Руси, я по торговым делам. Одежу… — И остановился, опешив и растерянно глядя на странную реакцию сидящего, который не просто хихикал или смеялся — закатывался от хохота.

Кое-как успокоившись, на что ушла минута, не меньше, и, вытерев выступившие слезы, он ехидно заметил:

— Не знаешь песни, так и не затягивай. А я, стало быть, с Угорщины, и звать меня не Никита Данилович, а какой-нибудь Иоганн.

— Иоганн — имя немецкое, — вежливо поправил я. — А на Угорщине чаще встречаются Ян и… — Как назло, на ум ничего не приходило. — И другие имена, — вывернулся я.

— Слыхал звон, да не ведает, где он, — сочувственно вздохнул Никита Данилович и пояснил: — Ян — то у ляхов. Эх ты, фрязин недоделанный. Думал бы допрежь того, как говорить. Не по себе дерева не руби. — И, глядя на меня, задумчиво протянул: — Плетей, что ли, ввалить?

— Не надо плетей, — возразил я. — А сказанное мною может подтвердить Пров Титыч, с которым мы вместе ехали до Костромы.

— Это я ведаю, — кивнул Никита Данилович. — И то, что ты в пути купчишку одного обобрал, тоже ведаю. Обсказали уже. И как ты сюда под его видом пробрался, донесли. Жалость, какая — не удалось вам его пришибить до смерти, недосмотрели.

Я вытаращил на него глаза, недоуменно пролепетав:

— Кого не пришибли?

— Купца иноземного, — терпеливо повторил Никита Данилович и участливо посоветовал: — Надо было вам поначалу в ларец его заглянуть да грамотку оттуда извлечь, а уж потом за другое лихое дело браться. Что ж вы так-то?