Не хочу быть полководцем - Страница 12

— Я тебя счас сам задавлю! Не замай купчину!

Странно, но голос показался мне знакомым. Удивиться я не успел — отключился.

Теперь, с трудом приподняв голову, я попытался найти взглядом своего спасителя, но так и не отыскал. Затем на ум пришла догадка — не иначе как выжил Апостол и дал показания в мою пользу, расставив все по местам. Сразу стало радостно и как-то покойно.

Где-то вдали послышалось легкое шуршание. Я насторожился и еще раз приподнял голову, упрямо всматриваясь. Узкие оконца не давали много света, но за стеной явно разгулялось солнышко, и его лучи все равно упрямо просачивались сквозь маленькие прорези-квадратики, позволяя оценить общую обстановку. Бревенчатый сарай, охапка соломы в дальнем углу, на которой, свернувшись калачиком и время от времени нервно вздрагивая, спал какой-то человек. Судя по колкости, точно такая же охапка соломы и подо мной.

И тут же пришло разочарование, потому что я узнал спящего. Петряй. Получается, Андрюха ничего им не сказал, потому что… не смог? Нет, о таком лучше не думать. Пусть будет так — он все изложил, но его не стали слушать. Или нет, еще оптимистичнее — они выслушали и стали проверять истинность его слов. То есть, пока идет проверка, я продолжаю оставаться под подозрением, но рано или поздно все выяснится, и тогда меня отпустят.

Правильность этой версии косвенно подтверждал и находящийся в сарае неведомый заступник. Поскольку услышанный мною голос не принадлежал Апостолу, значит, все равно к словам Андрюхи прислушались, иначе бы не выставили сторожа, охранявшего меня от Петряя. Еще одним доказательством этого была и перевязь на моей руке. Тряпица чистенькая, ладненькая, а разве стали бы так возиться с татем? Да никогда. Вон взять того же Петряя. Что-то я не вижу на нем повязок. Хотя нет — это не доказательство. Скорее всего, он цел и невредим, вот и нечего перевязывать. Погоди, а как же рана? Я ведь успел его… или нет? Ну тогда…

Так ничего и, не решив, я вновь погрузился в сон.

Мое третье пробуждение получилось невольным. Дверь сарая пронзительно взвизгнула, решительно прерывая сладкий сон, где я вновь был с Машей и даже целовал ее, и в проеме, ярко освещенные солнечными лучами, возникли две широкоплечие фигуры.

— Которого? — пробасил один.

— Корявого, — указал на Петряя второй.

— А тот? — Первый небрежно ткнул пальцем в мою сторону.

— Сказывали, пущай в себя придет, тогда уж и…

Они, молча, двинулись к «корявому», который, проснувшись от их голосов, как-то неловко завозился, зашуршал, тоненько завопив:

— Не-эт! Я ж все сказал! На что я вам?! Пошто передых не даете?! Вон длинного возьмите!

— Не лги, — почти ласково произнес второй, пока первый взваливал себе на плечо хлипкое и податливое, как куль с зерном, тело липового проводника с безвольно свешивающимися руками. — Лгать грешно. Вчерась, когда Дмитрия Ивановича отпевали, тебя тож никто не трогал. А за того не боись. Очнется — и до него очередь дойдет.

Петряй, морщась, изогнул голову в мою сторону и истошно заорал:

— Вона же он буркалами-то хлопает! Раз зенки открылися, стало быть, пришел в память. Хватайте его!

— Ишь расшумелся. Тоже мне воевода сыскался, — усмехнулся второй. — Середь татей своих голос подавай, а тут мы хозяева. — Но ко мне подошел, посмотрел и бесцеремонно пнул ногой в бок. — И впрямь очнулся, — весело заметил он. — Говорить-то смогёшь? — И снова пнул в бок, поторапливая с ответом.

— Пока могу, — отозвался я, тут же предупредив: — А еще раз пнешь, уже не смогу.

— А он шутник, — восхитился второй.

— Так что, его тоже ташшить? — лениво поинтересовался первый.

— Погодим. Допрежь того обскажем все Никите Данилычу, а уж там пущай он и решит, ныне его терзать али до завтрева подождет. Тебе как сподручнее-то? — полюбопытствовал второй, занес ногу для удара, но бить не стал — не иначе как принял мое предупреждение всерьез.

— Да мне и до следующего лета терпит, — независимо заявил я.

— Точно шутник, — уважительно констатировал второй без тени улыбки на лице. — Ладно, лежи покамест.

Они вышли. Итак, время для раздумий дано. Скрывать мне нечего и особо выдумывать тоже.

Константин-фрязин. На Руси с весны. Ехал с Москвы в Кострому по торговым делам. Подтвердить может купец Пров Титыч. Далее сюда. Зачем? А действительно, зачем? Тут с правдой можно и влететь по самое не хочу, потому что, если сыск ведут сами Годуновы, это одно. Тогда можно смело говорить и о грамотке, и о младшем Висковатом. А вот если допрашивать будет губной староста — тут надо что-то выдумывать, а что именно?

Ну, скажем, решил я кое-чего прикупить у Дмитрия Ивановича, например пшеницу. Или рожь? Или ячмень? Тьфу ты, дьявольщина! Что же он посеял-то? Как бы мне с этими зерновыми впросак не попасть. Ладно, в сторону урожай с годуновских полей. А чего еще можно купить?

Огурцов? Репы? Капусты? Ой, мелко. Ой, враньем как пахнет.

«Тогда так, — наконец осенило меня. — Ничего я у него не буду покупать. Заехал передать привет от его родной сестрицы Анастасии Ивановны. Ну а заодно в качестве ответной услуги посоветоваться, как с рачительным хозяином, где чего и у кого можно купить подешевле. Во как! Получается и складно, и честно. Почти честно», — поправился я.

Теперь мальчишка, — каким боком он мне и зачем я с ним таскаюсь. Тут сложнее. Если опять упомянуть Анастасию Ивановну, может получиться худо — и сам не спасусь, и ее семью потяну на плаху. Укрывательство сына царского изменника — это не шутка. Тут пахнет очередным заговором, имеющим — я ведь фрязин — иноземные корни, а это даже не МВД, а госбезопасность, не Разбойная изба, а застенки Григория Лукьяновича — средневекового Берии по прозвищу Малюта.