Не хочу быть полководцем - Страница 64

Но князь пояснил, что апрель не самое удачное время, чтобы катать юных девиц по русским рекам, если ты хочешь довезти их куда надо не только живыми, но и здоровыми. Студеная вода, сырой ветерок — риск немалый. И точка. Да такой увесистой получилась эта точка, что я даже сейчас не вспомнил про реку.

Ну молодец, Ермолай. Приедем в Москву, так озолочу. В смысле золотой подарю. Торговался тоже не я. Ермолай и тут оказался незаменим. Правда, потом я все переиначил. А куда деваться, когда темп у гребцов такой ленивый, что черепаха обзавидуется. Так мы к лету приедем, не раньше. В лучшем случае в конце мая. На пепелище покопаться.

Словом, выяснив, сколько дней предстоит провести в пути, я без лишних слов достал золотую монету и сказал:

— На два дня раньше приедем, она ваша.

Гребцы переглянулись, после чего старшой степенно заявил:

— Это можно.

Я не успокоился и достал вторую:

— А на три дня раньше приедем, еще одну подарю.

— И это можно, — кивнул старшой.

— А на четыре дня… — начал было я, но тут старшой меня перебил, бесцеремонно отодвинув в сторону, и обратился к гребцам:

— Робяты, у боярина в Москве дом горит, потушить успеть надоть. Потому чтоб яко птицы у меня.

И снова мы, как тогда с Ицхаком, ласточкой по волнам. Пока летели, я успел несколько раз изругать себя на все корки. И когда же в конце концов изобретут тампаксы для дырявой памяти?! Я бы сразу ящик купил, не меньше. И вообще, если память изменяет, пора с ней разводиться…

По прибытии мой карман дополнительно облегчился на три золотых. Четвертая Ермолаю. Я свое слово держу, даже если дал его мысленно самому себе. Нет, не так. Особенно если самому себе.

Переполоха в столице не наблюдалось, но войск тоже. Оказывается, два дня назад все ушли на южные рубежи, куда-то в сторону Оки. И Воротынский туда же укатил. Это мне изложили повеселевшие подьячие, которых Михаила Иванович оставил в своем тереме. Вначале поахали, как водится, доложили, как они горевали, когда ратники с горестной вестью прискакали.

— А уж яко князь-батюшка сокрушался, — то и дело всплескивал руками суетливый Докучай Сурмин.

— Аки Илия-пророк, гром и молнии метал, — поддерживал его более степенный Касьян Малышев.

— А теперь ша! — сказал я, сурово нахмурив брови, и хлопнул по столу, чтоб побыстрее умолкли. — Кто куда уехал. Излагай ты. — Я ткнул пальцем в Касьяна, как более лаконичного.

Как только он начал нудный перечень воевод, я хотел было его прервать — ни к чему они мне. Кто я для них есть? Да никто. Иноземец без роду без племени. Нет, род есть, причем княжеский, и племя тоже имеется — фряжское, но все одно чуть лучше басурманина. А то, что крест православный на груди, то, что я в застенках святой испанской инквизиции побывал, но от веры не отказался, — это мне плюс, но лишь как человеку, а вот как вояке мне цена — один грош. Литовский. Или нет, польский. Вроде он еще дешевле. Поэтому переубеждать их нечего и думать. Слушать даже не станут. Зато Воротынского — станут, а значит, говорить я буду с ним, и только с ним.

Но потом решил не останавливать — это тоже может сгодиться. Хоть буду знать, кто есть кто да как к ним обращаться. Знать общий расклад никогда не помешает. Ну хотя бы для того, чтобы понять, какой пост занимает сейчас тот или иной человек, кто стоит выше его, кто ниже. Так что пусть Касьян говорит. Мне все сгодится. Я даже прихватил лист бумаги и вооружился гусиным пером — тут полагаться на память не стоит.

Что до служебной иерархии, то тут мне Михаила Иванович растолковал все подробно. Главный над всеми — первый воевода большого полка, или, как еще здесь называют первых, большой. Что повелит, то и будут делать остальные. Вторым идет большой воевода полка правой руки. Случись что с «главкомом», и его место займет не второй воевода большого полка, а именно этот, из «правой руки». Третьими по старшинству идут большие воеводы сторожевого и передового полков. Они между собой равны. Замыкает иерархию первый воевода полка левой руки. И только потом начинается старшинство вторых, или других воевод, причем по той же схеме — большой полк, правой руки и так далее.

Получилось следующее. На войну ушла целая толпа. Возглавил войско, то есть стал первым воеводой большого полка князь Иван Дмитриевич Вельский. Вторым воеводой был с ним боярин Михаил Яковлевич Морозов. Этого знаю и я — тут же напротив его фамилии крестик. Он как-то попивал у Воротынского медок и все спорил с хозяином терема о пушках. Михаила Иванович доказывал, что главное — люди, а Морозов припоминал Казань и утверждал, что за пушками большое будущее. Нормальный мужик, только здорово глуховат, всюду ходит с рожком и постоянно приставляет его к уху. Ну это болезнь артиллериста, тут ничего не попишешь.

— А в полку правой руки большим воеводой князь и боярин Иван Федорович Мстиславский, да с им другой воевода боярин Иван Меньшой Васильевич Шереметев, — бубнил Касьян, а я снова на полях пометку.

Мстиславский туп как пробка, если судить по словам Воротынского, стало быть, ему нолик, а Шереметев — это хорошо. Он же тесть Михаилы Ивановича. Если что, должен прислушаться к зятю, когда я стану убеждать, чтоб повернули полки обратно. Вот только почему фамилии хозяина терема до сих пор не слыхать? Ага, вот и она в ход пошла.

— А в передовом полку большим воеводой князь Михайла Иванович Воротынский, да другим воеводой князь Петр Иванович Татев.

«Это что же у нас получается? — задумался я. — Хреноватенько у нас, батенька, получается. Третьим номером князь Воротынский пошел, только третьим. Или совсем он у царя из доверия вышел, или знатности не хватило».