Пока князь энергично отдавал распоряжения, мы с Тимохой незаметно исчезли. Свою задачу мы выполнили, предупредили, а вот оставаться в зачумленном городе почему-то не хотелось — иные планы на жизнь, знаете ли.
К тому же предстояло проверить, выехал ли поезд княжны с подворья князя Долгорукого. Мы, конечно, заехали туда в первую очередь, еще до визита к Токмакову, но вдруг их что-то задержало?
Ох как вовремя мы там появились. До завершения сборов в дорогу, откровенно бестолковых, им было еще очень и очень далеко. Я не заходил во двор, но громогласно предупредил, что считаю до ста. С теми, кто не успеет за это время усесться в сани и выехать, разговор будет короткий. Точнее, его не будет вовсе — мы с Тимохой наврядли дотянем до светлого Христова воскресения, но поцеловаться хочется, а потому приступим к этому обряду прямо сейчас. Завертелось похлеще, чем в тереме псковского наместника, а старые бабки-няньки вообще запрыгнули в сани самыми первыми. К чести их сказать, про княжну они не забыли, бережно усадив Машу в крытый возок, а уж потом разлетевшись по саням.
И все равно наш поезд немного не успел. Когда мы подъехали к городским воротам, стражники уже закрывали их, выполняя распоряжение Токмакова. Псков садился в осаду, собираясь драться насмерть. Враг, правда, уже находился внутри, но и задача была прямо противоположная — не выпустить его наружу.
И снова догадка пришла мгновенно. Я обогнал обоз, без лишних слов извлек золотую монету, поиграв ею на нежно-розовом солнце, едва показавшемся за крепостной стеной, и кинул одному из ратников. Тот жадно схватил ее.
— Дарю! — крикнул я громко. — А чтоб не делиться, — и я кивнул в сторону второго, стоявшего с обиженным лицом, — ты откроешь ворота, и он получит точно такую же.
Делиться ратник не захотел, но оказался честным служакой. Невзирая на золото, он впал в опасное колебание, поскольку приказ князя Токмакова требовал закрыть ворота и не открывать их ни одной живой душе. Он тоскливо взглянул вдоль улицы, но дополнительная стража медлила с появлением. И все-таки он не решался нарушить повеление наместника.
Я подумал об удвоении награды, но тут же пришел к выводу, что и это может не помочь, а медлить было нельзя. Пришлось вытянуть из ножен саблю и предложить выбор: «Жизнь или…» Следовавший за мной Тимоха тут же вытянул свою.
Ратник вновь тоскливо посмотрел вдаль, ожидая подкрепление.
— Может, мне и не удастся успеть выехать, — деликатно предупредил я, — но ты об этом уже не узнаешь. — И посоветовал: — Вспомни лучше о своих детях-сиротах.
Я не знал, есть ли у него дети, а может, он вообще не женат. Но, судя по его выбору, наверное, они все-таки были и оставлять их сиротами он не хотел. Спустя минуту ворота были распахнуты настежь, спустя еще три — надежно закрыты вновь.
Иногда я думаю — успели они истратить мои деньги или нет? Почему-то это самая первая мысль, которая посещает меня с утра. Вообще-то должны, потому что за них молятся все домочадцы из псковского терема князя Долгорукого, которые затемно благополучно добрались до Бирючей.
Мы с Тимохой тоже можем помолиться. Первое, что принесли нам в избушку, стоящую на краю деревни, это икону Спаса Нерукотворного. Заходить не стали, аккуратно положив ее на порожек. Точно так же было и с припасами. Князь понимал, что я, как ни крути, здорово выручил всех, но рисковать не собирался. Да я и не настаивал. Мало ли. Главное, Маша в безопасности, а мы и взаперти посидим — тем более пьем вволю, еды навалом, спится под перинами сладко.
Вот только Тимоха иногда сокрушается, что похристосоваться с Дашей у него не получится. Завтра, двадцать шестого марта, уже Пасха, а нам тут торчать еще дней пять. Ну что ж, я бы тоже предпочел поцеловаться с Машей, а не со своим стременным, но с судьбой не поспоришь. Раз она велела лобызать одного Тимоху, значит, все равно будет по-ее.
Ладно, авось удастся наверстать упущенное на Красную горку. Как там девицы поют? «Сочтемся весной на бревнах — на Красной веселой горке, сочтемся-посчитаемся, золотым венцом повенчаемся».
Водой поливать Машу, как мне тут рассказывал Тимоха, я все равно не собираюсь, но выжму из праздника все что можно.
Нет, все-таки чертовски приятно сознавать себя спасителем. Вот лежу на перине в своей уютной светлице и гордюсь. Пускай количество спасенных не так уж велико — двух десятков не будет, но все равно приятно. Опять же отношение ко мне соответствующее. После снятия карантина, когда вышел двухнедельный срок, в терем меня чуть ли не на руках несли, а встречать дорогого гостя вышел сам князь с княгиней, которая держала поднос с хлебом-солью.
Тимоху, правда, угостили чарой в другом месте, в людской избе, но парень не расстроился. Зато он купался в лучах славы среди дворни, которая поминутно ахала, слушая его рассказ. Хорошо хоть, что мы предварительно, еще на пути к деревне, успели согласовать его с чернявой, дабы не получилось наводящего на некоторые раздумья разнобоя.
Будь проще, и люди к тебе потянутся. Потому озвучка в нашем исполнении звучала проще некуда. Заехали за припасами в Псков, но так как я занемог, то отправил людей в Москву раньше, надеясь через пару дней догнать их в пути.
Перед тем как уехать, зашел к наместнику, а узнав, что найден труп больного чумой, поспешил предупредить всех проживающих на подворье князя Долгорукого.
Сам Андрей Тимофеевич настолько ко мне расположился, что почти не отпускал от себя. Про трапезы и вовсе молчу — только совместные. Почти каждую из них он почему-то начинал с разговора о погоде. Прямо как заядлый синоптик из метеоцентра. Мол, там-то деревню притопило, там затопило, а намедни сказывали вовсе чудное. Будто дома по Великой плывут, да аккуратно так, гуськом, один за другим. И все заканчивалось тем, что по такой погоде в путь соберется лишь безумец, а мало-мальски умный человек выждет, когда подсохнет, и ничуть не прогадает, нагнав усталого торопыгу на измученных лошадях, еще не доезжая до Москвы.