Не хочу быть полководцем - Страница 56

Ой какой меня смех разобрал. И всего делов-то?! К тому же его и покупать не надо — неделю в моей котомке лежит, часа своего поджидает. А я ведь после покупки коруны решил, что он лишний. Оказывается, не совсем. Сгодился.

Золотые в качестве компенсации Тимоха брать у меня отказался. Напрочь. Еще и обиделся, хотя и ненадолго.

— Мыслишь, коль я из подлых, так и понятия не имею, — буркнул он, глядя куда-то в сторону. — То я тебе даже не подарок — отдарок сделал, а ты эвон чего удумал…

Ратники мое решение снова отправиться во Псков приняли без энтузиазма. Пантелеймон, который был у них за старшего, заметил, что князь-батюшка наказывал им инако — сразу от Долгоруких не мешкая в Москву, чтоб поспеть до распутицы.

— Нам бы эвон куды надобно, — упрямо тыкал он пальцем в сторону тускло светившего солнца, — а ты вовсе в обратну сторону норовишь. Одной дороги, даже ежели поспешать, никак не мене двух ден, да там тож не враз обернемся.

— Мороз на дворе. Далеко еще до весны, — доказывал я.

— Две седмицы назад в церквях по Авдотье замочи подол служили, через три дни Ляксея Теплого поминать будут, а его не зря кличут Ляксей с гор потоки. Беспременно распутицы жди. И в народе сказывают, что на Ляксея санный путь рушится, — не уступал Пантелеймон.

— У нас припасы подъедены, так что сани легкие, вывезут лошадки, никуда не денутся, — самонадеянно заверил я.

— И примета опять же имеется: коль холодный день на Ляксея, весна запоздает, — вовремя встрял в разговор Тимоха. — А ныне и впрямь мороз. Почем ты знаешь, что он не удержится и ростепель ударит?

— Коли нынче выехали бы, на Пасху уже в Москве бы были, а ежели задержаться еще на пару-тройку дней, точно Христово воскресение в пути встретим. Да и чего ждать-то? — пожал плечами Пантелеймон.

— Как чего? Сказано же: припасы подъедены! — возмутился я. — Вот в Пскове и прикупим все, что надо в дорогу.

— А ведь дело боярин сказывает, — задумчиво заметил Фрол, большой любитель поесть. — Припасов лучшей всего во Пскове прихватить.

— Не христарадничать же нам в пути, — тут же подхватил его брат-близнец Савва.

Маленький Ерошка молчал, могучий Поликарп — с меня ростом, но раза два шире в плечах — тоже, однако чувствовалось, что они тоже склоняются к мнению близнят.

— До Великих Лук дотянем, а там чего-нибудь раздобудем, — продолжал упорствовать Пантелеймон. — Да и отсель тоже, чай, не пустыми поедем, дадут припасов-то.

Но тут, к счастью для меня, в спор вмешался старый князь. Авторитетно заявив, что в Великих Луках ныне и самим стрельцам трескать нечего, а также предупредив, что припасов нам в дорогу он выделит, но немного, ибо лето выдалось неурожайное, а потому и впрямь лучше всего нам прикупить их во Пскове, Андрей Тимофеевич тем самым поставил увесистую точку в разговоре. Понимаю, что хозяин поместья стоял на моей стороне исключительно исходя из своих шкурных интересов, дабы мы послужили заодно эскортом его дочери, но все равно я смотрел на него с искренней благодарностью.

— А про задержку не сумлевайся, княж-фрязин, — заверил он меня. — Я сам весточку отпишу Михаиле Иванычу и, что твоей вины в том нету, тож укажу.

Пантелеймон вздохнул, но, зная, что в деревнях и селах нам и впрямь вряд ли что-нибудь продадут — голодно весной на Руси, самим бы дотянуть до крапивы с лебедой, — нехотя согласился.

Вообще-то он оказался прав. На Алексея и впрямь резко потеплело, но мне уже было не до того — я стоял на обедне в небольшой полупустой церкви Жен-Мироносиц, держа в подрагивавших от волнения руках свечу.

Перемолвится по пути хотя бы словечком у меня не вышло — ох уж эти мамки с няньками и кормилицами, но зато теперь я твердо рассчитывал на долгожданную компенсацию и нетерпеливо поджидал, когда же наконец появится княжна. И мне было мало дела до наступившей оттепели, о которой я вообще не думал. Пускай хоть и впрямь с гор потоки польют — какое это может иметь значение, когда… Вот она, появилась.

Правда, эскорт у нее по-прежнему оставался внушительным. По бокам и сзади семенили аж четыре мамки-няньки или кормилицы — кто их разберет. Конечно, меньше, чем их было в пути, но все равно чересчур много.

Была и пятая — чернявая, но ее как помеху я считать не стал. Даша скорее своя среди чужих — союзница и помощница. Вон как глазки заблестели — заметила, значит. Не меня, конечно, Тимоху. Ага, Маше что-то на ухо шепчет. А вот это уже обо мне — иначе к чему бы у княжны щеки зарумянились.

Я тут же принял свои меры, достав из кармана горсточку монет. Тихонько толкнув локтем в бок увлеченного воркованием с Дашей Тимоху, сунул ему жменю, где было всего вперемешку — и копеек, и денег с полушками, чтоб он незаметно передал чернявой, а та раздала бабкам на свечи, пусть ставят кому хотят. У самого голова кругом, но стою, держусь, выжидаю момент.

Кажется, все, можно выдвигаться поближе. Эх, если бы людишек побольше, чтоб затеряться, да где там. Каждый человек как на ладошке — не очень-то помнит народ этого Ляксея. Аеше говорят, что на Руси юродивым самый почет и уважение. Дудки. Ну и ладно. Хоть постою рядышком, пока опять не набежала охрана из бабок. А Маша еще больше зарумянилась, но стоит — глазки долу, только видно, как губы шевелятся, молитву читают. Кому? О чем? Неужто, чтоб богородица от бесовского искушения избавила?!

Я пододвинулся еще ближе. Теперь совсем рядом. От плеча до плеча не больше ладони. И шепот жаркий:

— Не ходи сюда боле, грех тяжкий.

Вот так. Все труды прахом. И мои, да и чернявой тоже. Сердце ух с поднебесной высоты — и прямиком в черный колодец. Тоскливо. Но не зря говорят, что из колодца даже днем видны звезды. Вот и мне одна мелькнула, подсветила догадку: «Если бы и впрямь не хотела увидеться, то и сюда бы не приехала. А раз…» Додумывать не стал, достойный ответ тут же сам пришел на язык: