Не хочу быть полководцем - Страница 116

116

Потому я заявил во всеуслышание, что зарядцы эти — большущий секрет, потому как имеется у меня заветная капля, по весу которой я отмеряю порох, и благодаря ей у меня такая меткая стрельба. Да и сама упряжь непростая. Я ее сделал в точности как у мудрого царя Берендея. Кто-то начал просить на время, чтобы изготовить похожую, — отказал наотрез. Сказано же — тайна. И не простая — великая.

Тогда они стали подкатывать к Тимохе. И так его улещали, и эдак. Но мой стременной — человек стойкий. Красть — смертный грех.

«Да не красть, — увещевают. — Ты на время вынеси, а мы себе такую же у кузнеца быстренько закажем».

На третий день, согласно моей тайной инструкции, он сдался. Народ был очень доволен. А упряжь мою так и прозвали берендейкой. Видать, понравилось словцо.

Правда, не обошлось без нюансов. Каплю-то они сработали по весу в точности как у меня, а стволы у всех по диаметру разные. Почти схожи, да не совсем. А тут лишний миллиметр имеет о-го-го какую силу — сразу выброс не тот. В лучшем случае получится недолет, в худшем — разорвет ствол. Снова стали ворчать, пока я не втолковал им, что капля должна весить в точности как настоящий заряд. Зато после соответствующей регулировки результаты стрельб намного повысились.

Была у меня и еще одна мыслишка. Решил я свою ручницу вообще изменить кардинальным образом. Уж больно капризная штука фитиль. Я хоть и приспособил для него особую трубку с дырками — и дождь не попадет, если что, и ночью враг огонька не увидит, хотя он и тлеет, — но все равно не то.

А тут мне в руки попалась пищаль немецкой работы. Там было приспособлено что-то вроде шестеренки в виде стального колесика на пружине, а внутри ручницы на самом курке закреплен кремень. Спусковой крючок нажимаешь — колесико круть, по кремню щелк, и искра летит на порох. Вроде и хорошо, а вроде не очень. Уж больно много новых сложностей.

Во-первых, в конструкции. Замучаешься подгонять — слишком тонкая работа для кузнеца. Во-вторых, для заводки колеса имелся ключик. Если он потеряется или сломается — пиши пропало. А коли это произойдет во время боя, что согласно закону подлости вероятнее всего и случится, — совсем хана. В-третьих, пять — десять раз бабахнул, и надо чистить колесо от нагара, иначе не сработает.

Но вот если его усовершенствовать и колесико с пружинкой ликвидировать, то может получиться весьма и весьма занятно. Только нужно как следует обмозговать замену — чем щелкать по кремню, как все это закрепить и так далее.

Когда приехал Воротынский, я первым делом к нему — мол, все отлично. Подготовил я тебе воинов — залюбуешься. Каждый второй — Робин Гуд, остальные — Вильгельмы Телли. Но он, к сожалению, мой труд не оценил. Вялая реакция, и никаких тебе рукоплесканий в партере. У меня даже азарт спал.

Правда, на мой вызов немецким стрелкам отреагировал живо. Единственно лишь опасался, что мы не сможем утереть нос иноземцам. Ведь тогда ему самому — ужас какой — придется вручать главный приз — серебряный кубок — кому-то из наемников дружины Георгия Фаренсбаха, которого князь на русский манер упрямо величал Юрьем Францбеком. Ну не верил князь, что я всего-то за пару месяцев, даже меньше, сумел подготовить достойных конкурентов.

Сам Фаренсбах — опытный вояка с пегими волосами, чуть припорошенными на висках сединой — насчет призов, которых предполагалось три, как раз не сомневался, будучи уверенным в том, что их непременно получит либо Иоганн, либо Готлиб, либо кто-то еще из десятка лучших его стрелков, выставленных им от своей многотысячной дружины.

Он и перед самым началом состязания выглядел хладнокровным, начав нервничать лишь после первого залпа, когда стало ясно, что Пантелеймон, Фрол — один из ребят-близнят, тихий Мокей и мой Тимоха лучше на целую голову, а результаты остальных тоже хоть и не так сильно, но все равно выше немецких.

Второй выстрел упрочил преимущество моих «спортсменов», а после третьего стало ясно, что догнать нечего и пытаться. Победу, как и следовало ожидать, одержали мои парни. Пантелеймон стал первым, Мокей вторым, заполучив кубок поменьше, а третье место и серебряную чару в упорном сражении с Фролом все-таки завоевал мой Тимоха. Кстати, всего двое из немецких стрелков вошли в первую десятку, да и то в самый ее хвост, взяв восьмое и девятое места.

— А ты, Георгий, усмехался, когда две седмицы назад на нас глядел, — невинно напомнил я Фаренсбаху последнюю нашу встречу, произошедшую на пути к полигону.

Дорога-то наша лежала через Болвановку, где после нашествия Девлета царь повелел размешать немецкий служилый народ, так что Фаренсбах не раз и не два встречал нас на ней. И всякий раз, окидывая наше разношерстное воинство надменным взглядом, он презрительно усмехался вдогон. Мол, как вы ни тренируйтесь, вояки, а нас в мастерстве вам не догнать, ибо варвары.

Ну-ну. К слову сказать, я по причине неугомонности к тому времени успел побывать во многих московских слободах, и белых, и черных, так что имел возможность сравнить. Правда, в дома жильцов Болвановки не заглядывал, потому о внутренней чистоте промолчу, но касаемо улиц могу заявить со всей ответственностью, что нигде не сыщешь такой грязищи, как в этой слободе для иноземцев. Осенью и весной телеги там уходили в грязь по самую ступицу, так что и осей не разглядеть.

Может, отсюда и пошло прозвище слободы, как знать. Во-первых, сами проживающие как болваны — по-русски с пятое на десятое, и то далеко не каждый, а во-вторых, надо быть настоящим болваном, чтобы поздней осенью или ранней весной ехать через эту слободу, особенно с грузом, — обязательно застрянешь. И кому больше подходит прозвище «варвар»? Впрочем, я отвлекся…

116