Не хочу быть полководцем - Страница 104

104

Говорил это, но еще раз повторюсь, что я был ей искренне благодарен за то, что она вытащила меня с того света. И ей, и бабке Лушке. Но благодарность — это одно, а любовь — нечто иное. Совсем иное. Я уж и Светозаре попытался объяснить, да куда там. Будто глухая становится. Глазищами только сверкнет в ответ и прошипит неизменное:

— Все одно мой будешь. Вот и поговорили начистоту.

— А как же серьги, боярин? — лепечет остроносый, — Она мне сказывала, похваляючись…

Да какая разница, что она тебе сказывала?

Это две недели назад было, перед очередным разговором со Светозарой. Решил я прокатиться на Пожар. Нет, не по пепелищу — на будущую Красную площадь заглянуть.

Конечно, нынешние торговые ряды даже не одна десятая прежних — гораздо меньше. Однако прикупить то, что я давно задумал, мне удалось. Снедь на телеге, что Пантелеймон привез бабке Л ушке, когда забирал меня от старухи, — это одно. К тому же они от князя, а не от меня. Потому я и считал себя в долгу. Конечно, оплатить возвращенную мне жизнь по-настоящему я не в силах, но хоть как-то, пускай частично…

Бабке Лушке я купил шубу. Хорошую, лисью. Аж двадцать рублей купец запросил, на пятнадцати с полтиной мы с ним по рукам ударили. Серьги Светозаре я выбирал подольше. Как назло, попадались только с синими камешками, а с зелеными нет, и все. Но нашел, купил.

Ух как у девки глаза разгорелись. Оказывается, точно в цвет мои камешки пришлись. Только разгорелись они ненадолго. Едва я сказал слова благодарности про спасенную жизнь и прочее, они у нее тут же и потухли. Поначалу она даже назад мне их протянула.

— Возьми, — говорит. — Опосля подаришь, когда любовь проснется.

Пришлось напомнить.

— Проснулась моя любовь, и давно, да только не к тебе. — И руками развел.

Мол, что я могу поделать. Не властен над собой человек. Кого полюбить, не он решает — сердце ему велит, а оно — штука темная.

Усмехнулась Светозара. Глаза снова бирюзового цвета — злость, значит, пропала. И задумчиво так спросила:

— И чем же она лучше меня, боярин? Али тем, что, как и ты, княжеского роду?

Ну что тут ответишь. Да не лучше и не хуже, а просто никакого сравнения, потому что она — единственная. Решил, что самое удобное и впрямь на род сослаться. Глядишь, понятнее будет. Кивнул, соглашаясь.

— Потому ты ее и выбрал? — скривила она губы.

Ох и дура девка. Да я на самом-то деле из-за того, что она княжна, так намучился, что дальше некуда. Попробуй-ка найди таких сватов, чтоб уболтали этого скрипучего. Я бы прямо сейчас все отдал, что у меня есть, лишь бы она где-нибудь в холопках числилась. Нет, вру, рублей двадцать бы оставил. Для выкупа. А потом дал бы ей вольную и в ноги бы рухнул, а в руках протянутых сердце в подарок. Прими, милая, не побрезгуй. Ну и ответил Светозаре соответственно. Мол, любимая — звание куда выше княжны. Она для влюбленного сердца всегда царица, не меньше. А то и богиня.

— И я бы царицей для тебя была, если бы ты… в меня? — осведомилась она.

— И ты бы тоже, — ответил я. — Только этому не бывать. Не живут в сердце две любви вместе. Тесно им там.

— Ладно, верю я тебе. И серьги твои возьму. Пусть это твоим первым подарком будет для девки Светозары. — И вздох тяжкий.

Ну слава богу, договорились. Поняла наконец. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Я даже улыбнулся. Только зря радовался. Рановато. На самом деле ничегошеньки она не поняла.

— Первым и последним. И следующий ты мне по любви подари, а коль не будет ее, то и дары ни к чему.

Вот и поговорили. Упертая девка, нечего сказать. Почти как я. Может, еще и потому не нравится мне упрямство в людях — себя в них вижу, как в зеркале, и увиденное не очень по душе. Словом, не люблю…

Но не рассказывать же обо всем этом Осьмуше.

— А серьги, — отвечаю остроносому, — я ей за лечение подарил. Доволен? И вообще, не пошел бы ты куда подальше, а то осерчаю!

А больше разговаривать не стал — наверх подался.

Теперь вот лежу, нашу с ним беседу вспоминаю, а самого стыдобища разбирает. Как ни крути, а получается, будто я ему пообещал, пусть и косвенно, намеком, что никаких дел иметь с ней не буду и любовь крутить тоже. Но лежу, не встаю. Очень уж неохота подниматься первому. Она ж меня полностью раздела, и куда засунула штаны, одному богу известно. А еще черту, с которым она сродни. Пускай сама первой встает.

Но и она не торопится, ответа ждет.

— Квасу, — говорю. — Кувшин целый. Только чтоб старый был, покислее.

Думал, пока искать станет, штаны напялю да Тимохе разгон дам — зачем пустил. Но не тут-то было. Потянулась Светозара лениво и мурлычет:

— Вот и славно, что выбрал. Счас я Тимоху покличу. Только этого мне и не хватало для полного счастья.

— Не надо Тимоху, — выдавил я хриплым голосом. — Расхотел я квасу. А тебе самой вставать-то не пора? Заждались, поди, на поварне.

— Успею, — отмахнулась она с ленцой и, привстав на кровати, так что налитая тяжелая грудь оголилась полностью, мечтательно выдала: — Я ж с того самого часу, как тебя впервой увидала, все в думках своих грезила, как мы с тобой после сладкой ноченьки просыпаемся да рядышком лежим. Обожди малость. Дай посмаковать-то. Али не насытился еще? — И склоняется надо мной.

Сама коварно улыбается, а грудь ее с крупным коричневым соском, который эдак по-боевому, чуть ли не на сантиметр уже выпер, как копье, уже надо мной нависла. Чую, чья-то шаловливая ручонка меж тем уже вовсю лазит под одеялом. Не ищет, нет. Нашла-то она сразу, да и мудрено было бы не найти. И не настраивала она ничего, скорее уж до последней стадии доводила, потому что у каждого терпения и у каждого принципа имеется своя рубежная черта — вот до сих пор еще куда ни шло, а дальше…

104