Не хочу быть полководцем - Страница 101

101

— Да я и сам подумывал, что ни к чему мне появляться пред царем. А что до награды, то тут, Михаила Иваныч, ты и впрямь можешь сам заменить мне царские дары на свои собственные, тем более что речь пойдет не о рублевиках.

Ох и возликовал Воротынский. Кубок с медом — между прочим, изрядной вместимости, около литра — одним махом вылакал чуть ли не до дна. Во как его радость пробила.

— Сказывай.

Удобнее момента не подыскать. И я начал сказывать. Мол, правду ты говорил, княже, о Марии, дочке племяшки твоей родной, Анастасии Владимировны, что замужем за Долгоруким. Думал я, прихвастнул ты немного — все ж таки родная кровь, ан оказывается, что преуменьшил. Неземная у нее красота. Что ликом — вылитый ангел (на самом деле гораздо красивее, но тут в ходу именно такие сравнения), что статью удалась. Словом, всем взяла. Голос послушать — птицы так мило не щебечут, а посмотрит нежно — словно одарит по-царски…

— Гляжу, она тебя уже одарила, — с усмешкой перебил меня Воротынский, который все сразу понял.

Ну и хорошо, что понял. Люблю догадливых.

— Князь Андрей Тимофеевич хоть и из земщины, но за чужеродного иноземца выдавать ее не захочет, — продолжаю я.

— Еще бы, — тут же поддакнул Михаила Иванович. — Горд Долгорукий. Горд да упрям. Ты еще не ведаешь, что ему в главу глупую втемяшилось. Он же умыслил дочку свою за царя выдать. Не ведаю токмо, возил он ее ныне на смотрины ай как.

— Возил, — мрачно подтвердил я. — Только не вышло у него ничего, кроме…

И замолчал, осекшись. Не время было выкладывать на стол свой тайный козырь. Неизвестно, как вообще поведет себя Воротынский, услышав такое. Вроде бы и негоже закладывать царю своего родича, но и смолчать нельзя. И что делать? Получается задачка из числа тех, про которые говорят, что решения она не имеет. На самом-то деле они есть, только от них с души воротит. С любого, какое ни принимай. А вот приемлемого и впрямь не имеется…

— А что окромя? — тут же насторожился Воротынский. — Сведал, что княжну…

А договаривать не стал. Не страшно вымолвить «на блуд государь взял» — стыдно. Ой как стыдно, потому что тут, если хоть сколько-нибудь заботишься о чести рода, надо доставать из ножен саблю да идти с ней к обидчику. Или требовать поля, то есть дуэли. Пусть божий суд решит. А у кого требовать? У царя? Так он и есть обидчик. Так что не будет никакого поля. Убийство будет. И не обидчика.

Тем более вроде бы было уже в их роду такое. Еще в юности государевой, как рассказал мне один старик из дворни, поял Иоанн дочку князя Владимира — старшего брата Михаилы Ивановича, а она, не стерпев такого надругательства, утопилась в реке. Сразу же. Прямо наутро после изнасилования. В селе Калиновке старик этот тогда проживал, где-то близ Коломны. В Калиновке все оно и случилось.

Я поначалу не поверил, думал, несет дед с пьяных глаз что ни попадя. Только теперь, глядя в сузившиеся от злости зрачки Воротынского, до конца понял — так оно и было на самом деле. Получалось, это уже будет второй по счету случай. Одно оправдание для Воротынского — фамилия у нее не та. Даже за Анастасию, случись что, хоть она и родная племянница Михаилы Ивановича, первым мстить должен муж. Его это право, его обязанность, коли он взял ее в свой род. А уж за дочку свою тем более Андрей Тимофеевич взыскивать должен.

Только вот и Воротынскому она, как ни крути, не чужая.

— Нет-нет, — заторопился я с ответом. — Просто, коль не выбрал государь княжну Долгорукую, то это, наверное, зазорно для отца.

— Пустое, — с видимым облегчением почти весело отмахнулся Воротынский. — Их вон сколь на смотрины съехалось, так что — всем зазорно? Зато каждый отец про свою станет сказывать, будто его дщерь в последней дюжине оказалась и совсем уж было государь на нее глаз положил, да тут она чихнула не вовремя, потому токмо он ее соседку и избрал. Ежели их всех послухать, так в последней дюжине несколько сотен стояло и все расчихались не ко времени. — И с широкой добродушной улыбкой осведомился: — Сватов решил заслать?

Я кивнул.

— Потому и хотел чин заполучить, — закинул я удочку. — Чтобы отец ее не просто за фряжского князя выдавал, а и…

Договаривать не стал. Раз кидает с соавторством, пусть думает сам, какую должность он в состоянии для меня выпросить.

— На этой мельнице помол не скоро выйдет… — задумчиво протянул Воротынский. — Но с божьей помощью замолвлю я за тебя словечко. Случай подвернется, и непременно замолвлю. Но тебе же не токмо чин надобен — добрые сваты потребны?

— Еще как, — вздохнул я.

— Оно и впрямь к Андрею Тимофеевичу абы каких нельзя — в отказ пойти может. Но и я тебе не гожусь, — огорошил меня князь новостью. — Чай, в родстве с невестой. Не принято так на Руси. Но ништо, — тут же успокоил он меня, — дай срок. Как токмо зачтет государь, что мы тут с тобой учинили, да все одобрит, — похоже, что в этом Воротынский ничуть не сомневался, — так я сразу и помыслю, кого к нему сподручнее послать. Покров токмо миновал, так что до Масленицы времени много, поспеем тебя окрутить.

Я вздохнул с облегчением. Кажется, на этот раз у меня все выгорит, и осечки случиться не должно. Кого бы ни подобрал Воротынский — можно не сомневаться, что будущие сваты окажутся людьми именитыми и, скорее всего, с княжескими титулами. Таким Долгорукий не откажет при всем своем чванстве и высокомерии. Побоится нажить врагов.

И когда я встретил Михаилу Ивановича, вернувшегося от государя с известием, что все в порядке, радости моей не было конца. На пиру, который закатил Воротынский по такому случаю, не поскупившись и выставив угощение для всей дворни, мой рот не закрывался ни на минуту. Я шутил, балагурил, сыпал анекдотами, которые переделывал на ходу, рассказывал забавные байки — словом, душа-парень.

101